И.В. Махновец 

Автобиографичность темы женской судьбы в творчестве Натальи Гундаревой 

Наталья Гундарева – одна из тех, на чьем примере убеждаешься, актерская судьба не «счастливый лотерейный билет». Каждая созданная актрисой роль – исповедь женщины, ставшей олицетворением целого поколения современниц.

1970-80-е годы захлестнула волна женской эмансипации. Таким образом скрывалась боль, страхи и трудности женщин, усердно маскирующих эти проблемы успехами по службе, силой воли и независимостью. Актриса Гундарева не скрывала существующих проблем, и центральное место в ее творчестве заняла именно «тема женской судьбы». Первые роли в театре им. В. Маяковского и на телевидении (Марфинька в телеспектакле «Обрыв», Липочка в «Банкроте») обнаружили зрелый аналитический ум актрисы и были пронизаны жизнеутверждающей тональностью.

В кино же Гундарева в основном сыграла современниц определенного социального круга. При всей индивидуальности каждой, все героини похожи в своих устремлениях. Бесцеремонная и порой агрессивная, но стойкая даже в поражении Катька («Вас ожидает гражданка Никанорова»); страдающая от измены, но находящая в себе мудрость поверить в последний раз Нина («Осенний марафон»); компенсирующая собственную «нерастраченность» души в помощи товаркам Вера («Одиноким предоставляется общежитие»). Героинь актрисы объединяет стремление к счастью. Роли разного достоинства, типажа и содержательности выстроились в непрерывную линию-тему. Оптимистическое мироощущение, духовное здоровье были заложены в Гундаревой с ранних лет и отразились в ролях раннего и среднего периода. Но помимо успеха были в судьбе актрисы неожиданные повороты: паузы в кинематографе (1974-1976); фазы, когда интерес к ней перерождался в эксплуатацию ее данных. Какие бы роли не играла Гундарева, она всегда в той или иной степени играла себя. За творческим благополучием скрывалась сложная личная сторона жизни женщины-актрисы. Гундаревой удавалось сохранять бодрый тон уверенной в себе женщины, но тем трагичнее выглядит одиночество, сопровождавшее актрису долгие годы, оставшаяся в прошлом перспектива стать матерью. Драматизм личных переживаний Гундаревой со всей отчаянностью выразился в зрелой работе – Катерине Измайловой.

В последний период творчества, наряду с эксплуатацией «царственной» ипостаси актрисы (Мадам в «Агент 007», Императрица в «Гардемарины, вперед!»), тема женской судьбы в творчестве Гундаревой все чаще обретает минорную тональность. Моральное и духовное падение Люськи («Небеса обетованные») обусловлено жесткой «перестроечной» действительностью. Актриса подчеркнула в героине неспособность бороться с внешними и внутренними проблемами, заострив социальный образ «бывшей» женщины, которая ныне свела свое существование к примитивным физиологическим инстинктам.

 

Т.В. Мороз 

Боткин – литературный критик 

Среди литераторов, формировавших сущность русской литературы середины ХІХ века, особое место принадлежит Василию Петровичу Боткину. Друг Белинского и Некрасова, единомышленник Тургенева и Толстого, он имел самое непосредственное влияние на литературную мысль России в этот период. Дружеские отношения с писателями и критиками не мешали ему быть объективным. Его критические замечания по поводу конкретных произведений современников отличаются не только глубиной, но и проникнуты лиризмом изложения. Образованность, философская широта взглядов позволяли Боткину видеть литературный процесс и развитие таланта писателя объёмно. На протяжении почти полутора десятилетий Боткин пережил ощутимую мировоззренческую эволюцию. Большую роль в мировоззренческом становлении Боткина как критика сыграло его пребывание в течение трёх лет с 1843 г. за границей, по возвращению откуда он полностью переходит на позиции позитивизма, становится апологетом западноевропейской культуры и последовательным противником революционных методов политической борьбы.

Боткина-критик придавал преимущественное внимание не идейной стороне произведений, не общественной позиции автора, а красоте, мастерству, совершенству стиля, за что его энергично и страстно критиковал Белинский, в отличие от которого Боткин при анализе произведений на первый план выдвигал их художественные достоинства, а не социальный смысл и гражданский пафос. Боткину была присуща манера даже самые высокие оценки сопровождать критическими замечаниями и смягчать даже крайне критические характеристики. Он был непримиримым врагом славянофильства, но не настолько радикальным, как Белинский.

Для Боткина характерна убеждённость в примате космического начала в творческом процессе, в том, что постижение действительности происходит только в том случае, если поэт сливается с природой и творит в бессознательном порыве, другими словами, поэзии, по Боткину, органически присуща «невольность». Популяризация науки и взгляд на литературу и литературный журнал «как на самый могущественный проводник в общество идей образованности, просвещения, благородных чувств и понятий» были в глазах Боткина делом первостепенной важности. Он отказывается также признавать поэтическое чувство уделом избранных, возвышенных натур. Мысль о том, что «поэтическое чувство можно бы назвать шестым и самым высшим чувством в человеке» получила своё дальнейшее развитие в русской литературе более позднего времени.

 

П. Мотамед

кандидат филологических наук

 

«Игроки» Н.В. Гоголя в переводе К. Афрухте

 

«Игроки» К. Афрухте – очень интересное свидетельство рецепции инонационального произведения средствами архаического персидского языка. Особенности перевода во много объясняются тем, что он делался не с русского, а, вероятно, с одного из европейских языков, скорее всего, английского. Это обусловило некоторые потери. Вместе с тем, сам строй устаревшего языка создает особый колорит произведения: переводчик использует специфическую, распространенную образную речь, насыщенную сравнениями и метафорами, активно вводит в текст персидские пословицы и поговорки. Его переводы относим к разряду смысловых.

В первом явлении «Игроков», как известно, речь идет о достоинствах комнаты, в которую поселяется Ихарев. Словосочетание «шума нет» заменено словами «никакого духа звука», «конного войска скакунов», под которым подразумеваются блохи, таким же образным сравнением «специалисты по прыжкам с шестом». Выражение «до смерти работаем» является персидским устойчивым выражением, означающим «до седьмого пота» или «работаем, как на галерах». Передавая монолог Ихарева, разглядывающего сделанные им карты (явление II), К. Афрухте в целом сохраняет смысл, но вкладывает в его уста очень своеобразную, по-восточному витиеватую речь. Афрухте несколько меняет имена героев, приспосабливая их к персидскому слуху: Гаврюшку у него зовут Габи, а Утешительного – Утечиткиный. Возможно, это транслитерация имен, использованных в тексте-посреднике. Когда переводчик передает монолог Гаврюшки (Габи) в VI явлении, он его значительно расширяет, помогая читателю создать картину жизни слуги и его хозяев. Речь персонажей в «Игроках» Е. Афрухте не индивидуализирована. По нашему мнению, причиной этого является традиция в персидском театре, при которой любой текст, произносящийся со сцены, должен отвечать всем нормам литературного языка. Поскольку перевод К. Афрухте относится к ранним, когда язык еще находился в свой архаической форме, его литературная форма является особенно тяжеловесной, распространенной и не индивидуализирована.

Перевод К. Афрухте, функционирующий в иранской культуре почти столетие, является очень показательным. Он дает представление о культурной ментальности переводчика, о стремлении оставаться в рамках литературной традиции и одновременно наиболее адекватно передать текст оригинала, о слабой индивидуализации речи персонажей и пр.

 

И.В. Мухаметзянова

 

Традиции гоголевской сатиры в малой прозе П.И. Мельникова-Печерского

 

Выдающийся ученый-этнограф, исследователь русской старины, и талантливый писатель второй половины XIX века П.И. Мельников (А.Печерский), еще в студенческие годы серьезно увлекался творчеством Н.В. Гоголя, его ранняя беллетристика отмечена несомненным влиянием гоголевских традиций. Особенно ярко это влияние проявляется в двух небольших рассказах писателя о Елпидифоре Перфильевиче. Исследователи творчества П.И. Мельникова-Печерского В.А. Володина и П.И. Лещенко справедливо отмечают их сходство с «Повестью о том, как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» Н.В. Гоголя. Наша цель – в процессе детального анализа этих рассказов показать использование автором гоголевских сатирических приёмов.

В рассказах о Елпидифоре Перфильевиче использование гоголевских приемов становится очевидным уже со знакомства с генеалогией главного героя. Оказывается, что Елпидифор Перфильевич, как и герой известной повести Гоголя Иван Иванович, очень уважаемые в обществе господа, вовсе не имеют благородного происхождения, которым так гордятся. Некая черногородская «секретная летопись» повествует, что Елпидифор Перфильевич «рождение получил в московском воспитательном доме», а всезнающая городничиха говорит, что «он прежде по питейной части служил». Вспомним, что после ссоры гоголевских друзей Иван Никифорович в своей жалобе уличает семью Ивана Ивановича в неблагопристойности: «..его сестра была известная всему свету потаскуха и ушла за егерскою ротою… Отец и мать его тоже были пребеззаконные люди, и оба были невообразимые пьяницы». Мотивная параллель разоблачения очевидна. Прием «расхваливания» с последующей антитезой антигероя, к которым прибегает Н.В. Гоголь для характеристики главных персонажей (Ивана Ивановича и Ивана Никифоровича), мы находим и у А.Печерского: «Славный человек был этот Елпидифор Перфильевич! Ей-богу, ни в одном городе нет такого исправника! Толстый, высокий, говорит басом, богат, хлебосол, раз у губернатора обедал. Ну-ка, где вы найдете еще такого исправника? Что степановский-то что ли? Он все хвалится да кричит, как индейский петух: я, я, я! Куда ему с нашим тягаться? Рябой, длинный, поджарый, правителя губернаторской канцелярии хлебом надул. Нет, Елпидифор Перфильевич честно платится: сказано, чтобы правителю пятак с души в год, а он шесть копеек дает. За это его все и уважают». Прием снижения стиля придает саркастическую окраску произведениям обоих писателей. У П.И. Мельникова: «И барышень было-таки довольно: две Елпидифоровны, три казначейских, Настенька городническая, судейских с полдюжины, … да там еще знаете, этаких секретарских, повытчичьих…» Перечисление барышень явно построено с учетом занимаемых их отцами должностей. Влияние Гоголя-сатирика ощутимо и в более поздних произведениях автора – «Именинный пирог», «Поярков», «На станции», изучение поэтики этих рассказов станет органичным продолжением начатого нами исследования.