В.Л. Ермаков

кандидат филологических наук 

Драма «Павел I» в системе циклов Д.С. Мережковского 

В докладе речь идет о том, что циклизация является одной из форм выражения историософской концепции писателя. Циклы демонстрируют движение его мысли: от противопоставления – Христос и Антихрист, через изображение царства Зверя, то есть царства Антихриста, к царству Христа – Иисусу Неизвестному. Циклы расположены в порядке, который представлялся писателю отражением всемирно-исторического закона в кризисные эпохи, повторяющиеся на разных витках исторического развития.

Трилогия «Царство Зверя» как цикл включена в сложную систему циклов Мережковского. Драма «Павел I», романы «Александр I» и «14 декабря» собраны в цикл, которому дано общее заглавие – «Царство Зверя». Этот цикл является следующим за трилогией «Христос и Антихрист». В отличие от других циклов, в данный собраны произведения различной жанровой природы – пьеса и два романа. Однако в трилогии, рассматриваемой как целостность, жанрово-родовой принцип сохранялся – первой частью трилогии избрана близкая к эпосу драма. Преобладание в эпических произведениях, вошедших в трилогию «Царство Зверя», диалогов, монологов, внутренних монологов над собственно действием делает их близкими драме. Мережковский шел путем трансформации традиционных жанрово-видовых форм: его трилогия отличается лиризацией эпоса за счет повышения удельного веса авторского слова, авторского отношения, и романизацией драмы, что достигалось повышением ее проблемности, использованием особого конфликта, внутреннего плана, «романа» в драме.

Обращается внимание на то, что драма «Павел I» создавалась в русле исканий русской драмы на рубеже XIX – XX веков («Крысы» Г.Гауптмана, «Царь-голод» Л.Андреева и «Жизнь человека», «Прометей» Вяч. Иванова), в ней отразились попытки создать «высокую» трагедию, однако на уровне художественной структуры она представляет собой историческую хронику. Основным приемом, использованным в ней, явилась стилизация, а стилизируемым было издание «Цареубийство 11 марта 1801 г.». Максимально точно воспроизводя детали, слова, поступки, зафиксированные в этом сборнике свидетельств участников заговора, Мережковский совмещал стилизацию с мифопоэтикой и истолковыванием «чужого» текста. Целостность трилогии «Царство Зверя» обеспечивают историософская концепция писателя; центральные образы, действующие на протяжении четырнадцати лет – от убийства Павла в 1801 г. до восстания декабристов.

 

И.П. Зайцева

доктор филологических наук, доцент 

Л. Я. Лившиц как филолог-исследователь: опыт описания языковой личности 

Филологическая наука рубежа ХХ–ХХI вв. характеризуется несомненным интересом к понятию языковая личность, введённому в научный обиход В.В. Виноградовым (30-е гг. прошлого столетия) и актуализированному через несколько десятилетий в первую очередь благодаря работам Ю.Н. Караулова. В настоящее время языковая личность (в той своей части, которая в разных трактовках совпадает, этот термин понимается как носитель того или иного языка, охарактеризованный на основе анализа произведённых им текстов) изучается с нескольких основных позиций: «а) как индивидуум и автор этих текстов со своим характером, интересами, социальными и психологическими предпочтениями и установками; б) как типовой представитель данной языковой общности и более узкого входящего в неё речевого коллектива, совокупный или усреднённый носитель данного языка; в) как представитель вида Ноmо Sарiеns (человек разумный), неотъемлемым свойством которого является использование знаковых систем и прежде всего естественного языка» (Е. Я. Шмелёва). В тех случаях, когда реконструируется языковая личность известного своими работами исследователя¸ тем более исследователя-филолога, на первый план закономерно выдвигается первый из означенных аспектов: анализ подобного рода не только позволяет расширить представление о языковой культуре того поколения интеллигенции, к которому принадлежит учёный, но и практически всегда создаёт возможности для уточнения и расширения набора конкретных проявлений параметров сильной и/или элитарной языковой личности.

Как известно, понятие «сильная языковая личность», противопоставляется понятию «усредненная языковая личность»; содержание этих исследовательских категорий определено в ряде работ современных лингвистов: Л. К. Кузнецовой, Т. А. Лисицыной, М. П. Котюровой и др. «Элитарная языковая личность» – лингвокультурная категория, безусловно, соотносимая по многим параметрам с категорией «сильная языковая личность», однако выделяемая на основе более широкого комплекса признаков, поскольку элитарная языковая личность обязательно репрезентирует свойственный той или иной эпохе элитарный тип речевой культуры (подробная характеристика данного типа речевой культуры содержится в работах О. Б. Сиротининой).

Нам уже приходилось писать о Льве Яковлевиче Лившице как об одном один из наиболее ярких представителей поколения, названного Б.Л. Милявским поколением «харьковских литфаковцев предвоенного призыва», и, безусловно, являющемся носителем элитарной, эталонной речевой культуры своего времени (см. материалы Десятых международных Чтений молодых учёных памяти Л.Я. Лившица, Харьков, 2005 г.), что нашло отражение и в созданных учёным научных трудах, и в его литературно-критической и театрально-критической деятельности, и в живом общении с разными по своему статусу собеседниками. Цель настоящего выступления – дать более развёрнутую (прежде всего – более основательно подкреплённую иллюстративным материалом) картину проявлений языковой личности Л.Я. Лившица в сфере письменной научной речи, воплощённой в монографии «Драматическая сатира М. Е. Салтыкова-Щедрина «Тени» (сборник избранных работ учёного «Вопреки времени», Иерусалим–Харьков, 1999 г.).

Известно, что научный стиль, требующий прежде всего объективной подачи информации, ставит автора научно-исследовательской работы в довольно жёсткие рамки, вследствие чего практически исчезают возможности для воплощения в научной речи оценочных и любых других смыслов личностного свойства (ср., к примеру, перечень характерных черт научного стиля, выстроенный Л. П. Крысиным: отвлечённость, строгая логичность изложения, значительно число специальных терминов и терминологических словосочетаний, преобладание сложных предложений с разветвлёнными синтаксическими связями и т. д.).

В монографии Л.Я. Лившица «Драматическая сатира М.Е. Салтыкова-Щедрина «Тени» легко обнаруживаются все отмеченные характеристики научного стиля – достаточно проанализировать в заданном ключе фрагмент из любой части работы. Приведём в качестве иллюстрации один из абзацев «Введения»: «Впервые, наконец, было сказано о том, что Щедрин не просто подверг критике разложение русской бюрократии, а с революционно-демократических позиций нарисовал широкую картину общественной жизни 60-х годов, показал борьбу двух общественных сил – демократии и либерализма, раскрыл связь протеста против мира отживающих «теней» с движением народных масс» (с. 27). Анализируя воплощение типичных для научного стиля особенностей в рассматриваемой монографии, необходимо обратить особое внимание на то что они в значительной степени обусловлены одной из коммуникативных целеустановок автора – стремлением осуществлять научную коммуникацию с необыкновенной добросовестностью, в частности, максимально точно воспроизводить любой «чужой» текст (прежде всего это касается множества включённых в научное изложение Л. Лившица цитат из самых разных – по времени написания, по жанру и т. д.) источников и не допускать ни малейшего искажения кем бы то ни было мнений других. Ср., например, следующий фрагмент: «Из 73 страниц пьесы (по советскому изданию) лишь 26 страниц текста публикации Иванова-Разумника свободны от грубых искажений, пропусков, а иногда и произвольных вставок слов, которых вовсе нет у Щедрина. Неправильное воспроизведение пунктуации подлинника порой резко изменяло смысловые оттенки» (с. 12).

И всё же наиболее заметной особенностью языковой личности Л.Я. Лившиц является, на наш взгляд, принадлежность его к плеяде учёных, чья речь и в сугубо научных исследованиях отнюдь не утрачивает персоналистичности (этим же качеством, по наблюдениям исследователей, характеризуется научная проза известного лингвиста А.А. Реформатского – см., например, главу «Опыт описания языковой личности. А.А. Реформатский» – в сборнике «Язык и личность», М., 1989 г.). При этом явно присутствующее в научном изложении личностное начало в большинстве случаев отнюдь не «поглощает» качеств, присущих научной монографии как одному из основных жанров научного стиля; не декларируется автором намеренно и уже тем более не навязывается адресату, однако так мастерски и убедительно воплощается в научном дискурсе, что воспринимающая сторона принципиально не может проигнорировать информацию подобного свойства: настолько органично эти сведения взаимодействуют со всеми приводимыми фактами и положениями, дополняя, уточняя, конкретизируя их, подчёркивая те или иные смысловые нюансы рассматриваемой проблемы и т. д.

Палитра языковых способов и приёмов, используемых исследователем для оценки изображаемого, передачи собственной позиции (последняя, кстати, нередко не совпадает с традиционными для филологической науки точками зрения, в том числе и принадлежащими весьма авторитетным учёным), поддержания постоянного живого контакта с адресатом, поражает своим разнообразием, создаваемым как авторским отбором языкового материала, так и его организацией.

Во-первых, Л.Я. Лившиц активно реализует в научном изложении образный потенциал употребляемых языковых единиц – в частности, нередко прибегает к использованию метафорических эпитетов, позволяющих расставить смысловые акценты в соответствии с авторской концепцией, передать тончайшие оценочные нюансы (в приводимых далее фрагментах выделено мною. – И. З.): «Получается, что ярый реакционер, прущий напролом, всемогущий князь даже лучше Клаверова освоил «теорию жизни» либералов. Вся острота сатирической характеристики «гибкого» Клаверова, в котором души не чает «крепколобый» крепостник, сразу исчезает» (с. 13); «И искалеченный текст, и убогие сборные декорации, и травля правых, и кисло-сладкие рецензии либералов, старательно подчёркивающих ограниченный историко-литературный интерес пьесы, – всё вело к тому, что за «Тенями» на протяжении последующих десятилетий установилась весьма незавидная репутация» (с. 22). Во-вторых, исследователь широко и разнообразно применяет в научном изложении практически все возможные способы композиционного структурирования материала (с помощью пунктуации, абзацного и иного членения), графического выделения и т. д. – всего, что делает для адресата текст более «читаемым» и, соответственно, более явственно передающим концептуально-значимую для автора информацию. Представляется, что с особым изяществом Л.Я. Лившицу удаётся выражать в своей речи информацию нелицеприятного (для упоминаемого лица или группы лиц) свойства; при этом он практически никогда не прибегает к прямолинейным обвинениям, разоблачениям и под. Насколько тонко и, видимо, именно поэтому чрезвычайно действенно сформулировано, к примеру, замечание о научной недобросовестности литературоведа и критика В.П. Кранихфельда: «Кранихфельд, готовя свою статью для киевской газеты, очевидно, настолько спешил, что даже внимательно не прочёл рукопись, а наскоро сделал необходимые выписки. В его изложении был перепутан даже сюжет произведения (например, указана сцена в ресторане, которой вообще нет в пьесе» (с. 11). Языковая личность Л.Я. Лившица, в частности – его научный слог, заслуживает всестороннего и значительно более глубокого изучения, результаты которого будут несомненно интересны для всех, кто так или иначе связан с научной коммуникацией.