О. К. Крамарь
кандидат филологических наук, доцент
Елецкий педагогический институт, Россия
Эпиграф: отношение и оценка (к вопросу о формировании критического суждения)
Неопубликованная работа Льва Аренса «Слово о полку будетлянском» (1928) представляет собой весьма любопытный документ, содержащий интересные факты, связанные с деятельностью русских футуристов. Это попытка увидеть русский футуризм как бы изнутри, глазами очевидца, охарактеризовать указанное явление в целом, как художественно-эстетическую систему и дать серию портретов отдельных участников движения. Главы-портреты имеют выраженный цитатный характер, причем достаточно бессистемное цитирование имеет свою логику – футуризм и футуристы рассматриваются в их отношении к временной триаде: прошлое – настоящее – будущее.
Особую роль в качестве цитируемого источника выполняет
«Слово о полку Игореве». К «Слову» как к тексту-источнику декларативно отсылают название исследования «Слово о полку будетлянском», представляющее собой перефразированную цитату, эпиграфы к главам и, наконец, подпись, которой завершается рукопись: «Лев Евгеньевич Аренс, летописец будетлянский, 1928 год». Не исключено, что одним из импульсов, побудивших Аренса создать подобное произведение, были широко известные строки Велимира Хлебникова:
Мы создадим Слово о полку Игореве.
Или же что-нибудь на него похожее.
Подмена Я – автор – Я – летописец потребовала включения в
текст, относящийся к XX веку, прецедентного текста, обладающего безусловно высоким ценностным статусом и высокой степенью узнаваемости. Использование в качестве эпиграфов цитат из «Слова о полку Игореве», сохраняющих лексику и графику оригинала, мотивируется стремлением Л.Аренса уравнять эпохи по степени значимости происходящего, обозначить точки отсчета в определении масштабов и тем самым выразить свое отношение к исследуемым поэтам, оценить роль и значение футуризма в их вневременном значении.
В данном случае отношение к исследуемому явлению полностью вытесняет, замещает, подменяет его оценку, а постольку поскольку автор – выходец из среды, близкой к футуристам, налицо элемент группового, корпоративного отношения к себе и своему творчеству.
А. Г. Козлова
кандидат филологических наук, доцент
Харьковский национальный педагогический университет
им. Г. С. Сковороды
Книга К. Чуковского «Две души Максима Горького» как литературный портрет
Книга К.Чуковского «Две души Максима Горького» (1924) не известна широкому читателю. Вместе с тем сегодня она представляет несомненный интерес как очень яркий, лишенный тенденциозности литературный портрет Горького. Ее своеобразие состоит в том, что, несмотря на личное знакомство двух литераторов, это не мемуарный портрет. В ней, как и в статье, вошедшей в книгу «От Чехова до наших дней», основой характеристики Горького становится его творчество (в первую очередь автобиографическая трилогия «Детство», «В людях», «Мои университеты»). Отмечая, что «подлинный Горький не похож на трафаретного «борца за культуру», который канонизирован нашей обывательской критикой», Чуковский еще при жизни писателя говорил о «двоедушии», о наличии в каждой его книге души подлинной и души придуманной. Примечательно, что именно в книге «Две души Максима Горького» Чуковский впервые обратил внимание на противоречия между художественным творчеством писателя в его традиционных трактовках и горьковской публицистикой. В то же время эта мысль, как и большинство других положений книга, не получила дальнейшего развития и никогда больше не прозвучала при последующих обращениях Чуковского к личности и творчеству Горького.
Л. В. Мацапура
Харьковский национальный педагогический университет
им. Г. С. Сковороды
Научный руководитель проф. Л. Г. Фризман
«Диалог» Белинского и Гоголя в оценке Анненкова
В мемуаристике П. В. Анненкова много внимания уделяется взаимоотношениям Гоголя и Белинского. Автор очерка «Н.В. Гоголь в Риме летом 1841 года» и мемуарной эпопеи «Замечательное десятилетие. 1838 – 1848» не просто знал писателя и критика, но длительное время находился в близких отношениях с ними, был непосредственным свидетелем их творческого развития.
История отношений Белинского и Гоголя – одна из самых драматичных линий в «Замечательном десятилетии». Именно Белинский поддержал молодого писателя после выхода сборников «Арабески» и «Миргород». Анненков называет критика человеком, который создал Гоголю имя в литературе. Об этом он рассказывает не как историк литературы, а как очевидец. Мемуарист входил в круг людей, приближенных к Гоголю, и видел, как он нуждается в поддержке. Неудача на преподавательском поприще, нападки Сенковского и Булгарина, осуждение петербургской публики серьезно подорвали веру Гоголя в себя. В этот момент и появилась статья Белинского «О русской повести и повестях Гоголя», в которой он, анализируя сущность таланта Гоголя, предсказал ему великое будущее и объявил знаменитым русским писателем. Описывая реакцию Гоголя на эту статью Анненков подчеркивает, что Гоголь был не просто доволен, он был осчастливлен.
Большую услугу Белинский оказал Гоголю и в тот момент, когда поддержал «Ревизора», назвав его гениальным произведением, а Гоголя – великим европейским художником. Столь высокая оценка удивила даже друзей писателя. Анненков свидетельствует, что сам Белинский считал свое заявление подвигом «прямой» критики, повлиявшим на ее дальнейшее развитие.
Гоголь, в свою очередь, не остался в долгу у Белинского. Между ними, как известно, не было дружеских отношений. Писатель повлиял на Белинского своим творчеством. Анненков вспоминает, что в 1840 году, переломном для духовного развития критика, Белинский не просто увлечен произведениями писателя (он и ранее знал их и свободно цитировал), а занимался их серьезным изучением. Это стало одним из факторов, приведшим к перевороту в мировоззрении критика, к новому пониманию гегелевской философии. Анненков приходит к выводу, что на этом этапе отношения Гоголя и Белинского были отношениями взаимовлияния.
Анненков стал единственным свидетелем создания знаменитого зальцбрунновского письма Белинского к Гоголю. Он передает особенности душевного состояния критика после получения письма от Гоголя, его гневную реакцию, вызванную тем, что автор «Выбранных мест из переписки с друзьями» не понимал, за что критиковали его книгу. Ознакомившись с содержанием ответа Белинского, Анненков испугался за то, как Гоголь переживет это «страшное бичевание». Но Белинский прекрасно понимал, какой удар он наносит писателю. Он считал, что Гоголь не оправдал его надежд, оскорбил его душу и веру в него.
Подводя итоги взаимоотношений между Белинским и Гоголем, Анненков отмечает, что этот «диалог» между ними в итоге приобрел трагическую окраску. Они поменялись ролями и местами, их пути влитературе разошлись, оба они бросались в крайности, были «страдальцами и жертвами напряженной работы мысли».
Н. Л. Мишакина
кандидат филологических наук, доцент
Липецкий педагогический институт. Россия
Маяковский и Булгаков: «нестранные сближения»
Многообразие аспектов темы «Маяковский и Булгаков» раскрывается в анализе взаимных оценок, в изучении решений общих для них тем и проблем, в типологических сопоставлениях, которые показывают и противостояние двух разных по мироощущению писателей, их полемичность по вопросам идеологическим и эстетическим – и неожиданную общность подходов.
В работах М. Чудаковой, М. Петровского, Е. Яблокова представлено исследование этих аспектов, но остается ряд неизученных.
Знал ли Маяковский «Собачье сердце»? Если нет, то тем более
знаменательна общность «Собачьего сердца» и «Клопа»: сатирическое обличение нового, советского, пролетарского мещанина. Тупость, самоуверенность, античеловечность «гегемонов» – такими чертами наделяют своих героев писатели-сатирики. Но если у Булгакова сатира на нового хозяина жизни перерастает в отрицание революции в целом, то для Маяковского его Присыпкин – это социальный тип, которого революция может и должна преодолеть, отвергнуть.
Может ли? Вполне ли в этом уверен Маяковский? Вопрос для драматурга остается открытым.
