«Вопросы литературы». 2000. № 6. с.353
Л. ФРИЗМАН
СОРОК ЛЕТ СПУСТЯ
(Лев Лившиц, Вопреки времени. Избранные работы, Иерусалим – Харьков, 1999, 400 с.)
В наши дни имя критика и литературоведа Льва Яковлевича Лившица (1920-–-1965) мало кому знакомо. Работы его до недавнего времени не были собраны и оставались почти недоступны читателю. Между тем и эти работы, и личность их автора достойны внимания и памяти.
Участник и инвалид Великой Отечественной войны, он после ее окончания вернулся в Харьков и в последующие годы завоевал известность и авторитет как театральный критик. Большинство его рецензий появлялось в печати под псевдонимом «Л. Жаданов» и было написано в соавторстве с Б. Милявским. В 1949 году он стал жертвой кампании по борьбе с «безродным космополитизмом». Кампания эта носила откровенно юдофобский характер. Первой ее мишенью стали театральные критики-евреи. В Харькове их было немного, и, конечно, никто не был упущен. Л. Лившица третировали как «жалкого пигмея», «идеологического диверсанта», «эстетствующего неуча», а в апреле 1950 года он был арестован, получил десять лет, четыре из которых провел в лагере, и вышел на свободу лишь после смерти Сталина.
В последнее десятилетие своей жизни он не возвращался к театральной критике, преподавал в Харьковском университете и заявил о себе как оригинальный и проницательный литературовед. Он поразительно быстро, практически за год, написал кандидатскую диссертацию о драматической сатире Щедрина «Тени», работу, в которой явственно дает себя знать тонкое понимание сцены, базирующееся на анализах спектаклей 1940-х годов. Совместно с М. Зельдовичем он подготовил превосходную книгу «Русская литература XIX в. Хрестоматия критических материалов». Ей была суждена долгая жизнь. Впервые вышедшая в Харькове в 1961 году, она трижды (в 1964, 1967 и 1975 годах) переиздавалась в Москве, стала образцом для позднейших изданий подобного типа и по сей день не утратила своей ценности. При выпуске этой книги составителям вновь аукнулось их еврейство. Заведовавший в то время кафедрой русской литературы Харьковского университета М. Легавка, не принимавший никакого участия в создании книги, не только обозначил себя ее титульным редактором, но и снял упоминание о ее составителях, объяснив это тем, что фамилии М. Зельдовича и Л. Лившица не подходят для титульного листа книги по истории русской литературы. Только угроза отказа от издания хрестоматии вынудила его отступить. В последние годы жизни главным предметом исследовательских интересов Л. Лившица стало творчество Бабеля, но эта большая и многообещающая работа была им по существу лишь начата.
Подвижническими усилиями друзей и близких Л. Лившица его имя было вырвано из забвения. С 1996 года в Харьковском педагогическом университете ежегодно проводятся в его память Чтения молодых ученых. К участию в них приглашаются лица не старше 44-х лет – возраста, в каком умер Л. Лившиц. Появился сборник воспоминаний «О Леве Лившице». И наконец, к последним, четвертым Чтениям была приурочена презентация сборника его избранных работ, который дает хоть и вынужденно неполное, но разностороннее представление о его творческом пути. Как отметил активно содействовавший изданию этой книги Р. Тименчик, «работы эти... представляют весомый вклад в литературоведение. Введение их в литературный оборот настоятельно необходимо для корректирования некоторых новейших интерпретаций, утерявших конкретику исторического контекста и адекватное прочтение авторского замысла».
Обширное наследие Л. Лившица – театрального критика представлено в сборнике лишь четырьмя рецензиями. Тем не менее, они свидетельствуют о своеобразии его творческого почерка. Определяющая их особенность – это проблемность. Никогда не ограничиваясь описанием спектакля, положительной или отрицательной оценкой отдельных актерских работ, рецензия идет вглубь и извлекает из работы театра поучительные уроки. В ней просматривается сверхзадача, выходящая за пределы только оценки данного спектакля.
Разбор постановки на харьковской сцене «Грозы» Островского показывает и объясняет, почему и как театр, несмотря на мастерство большинства участников спектакля, обедняет пьесу. «Трагедия Катерины Островского – трагедия протеста, трагедия свободы. И трагедия любви частично выражает этот основной замысел пьесы, но не исчерпывает его... Создается впечатление, что постановщики, настроив основную струну спектакля на тон ниже по сравнению с пьесой, подогнали под нее и все другие... Раз трагедия страсти, а не протеста во имя свободы, то не столь уж важен и контраст между «темным царством» и «лучом света» (с. 331).
В рецензии на постановку пьесы братьев Тур «Софья Ковалевская», озаглавленной «Трудности преодоленные и непреодолимые», напротив, показано, как театр «преодолевает недостатки и ошибки пьесы, многое создавая заново, по-своему» (с. 341). «...Ко всему лучшему, что есть в нашем спектакле, братья Тур ничуть не причастны. Это сделано театром и только театром» (с. 340).
Уже современники видели и ценили по достоинству то, что критические выступления Л. Лившица отличали независимость суждений и отсутствие даже тени пиетета перед любыми авторитетами. Особенно показательна в этом смысле его статья о спектакле «Ярослав Мудрый».
Главной в пьесе была мысль о единстве славянских народов, спектакль был поставлен с громадным размахом, в монументальных декорациях. По воспоминаниям В. Айзенштадта, «вокруг спектакля царила атмосфера всеобщего восхваления, он был одобрен в самых-самых верхах, выдвинут на получение Сталинской премии 1-й степени, да и принимался массовой аудиторией тепло и заинтересованно». («О Леве Лившице. Воспоминания друзей», Харьков, 1997, с. 86).
В противовес всему этому прозвучал одинокий, но убедительный голос Л. Лившица, обоснованно упрекавшего спектакль в излишествах театральной мишуры. «Замысел режиссера, – писал он, – очевидно, был таков: раз пьеса недостаточно показывает величие и мудрость Ярослава в действии, воплотить эту общую идею величавостью, приподнятостью постановки... Но риторичность пьесы, ее декларации, не воплощенные в живых, конкретных образах, от такой приподнятости и замедленности действия... стали еще суше, еще абстрактнее» (с. 325, 326).
Основное место в книге (около трех четвертей ее объема) занимает кандидатская диссертация Л. Лившица «Драматическая сатира М. Е. Салтыкова-Щедрина «Тени». Это произведение в известном смысле удивительное. Думаю, что каждый, кому приходилось читать диссертации, согласится, что работа Л. Лившица не отвечает сложившимся представлениям об этом жанре. Слишком интересно. Авторское повествование ведет нас от вопроса к вопросу, от загадки к загадке, как бы делая читателя соучастником поисков и рассуждений. Я попробовал приложить к этой работе те критерии, по которым мы привыкли оценивать диссертации: актуальность темы, новизна, теоретическая значимость, возможность практического использования полученных результатов... Мне стало смешно.
Уже во «Введении» перед нами развертывается увлекательная история обнаружения и публикации пьесы, ее первой постановки, вызванных ею откликов. В оборот введены архивные материалы. Вскрываются многообразные и настойчивые попытки дискредитации «Теней». Здесь как бы вскользь высказана мысль, которая станет стержнем всего будущего анализа «Теней», что главное в пьесе – «изображение не ссор и драк внутри правящей верхушки, а борьба демократии и либерализма в связи с движением крестьянских масс...» (с. 26). Не подлежит сомнению, что в свое время монография Л. Лившица – именно так хочется назвать это исследование, хотя до последнего времени она существовала лишь в нескольких экземплярах, – была первой работой о «Тенях», поставившей их изучение на подлинно научную основу и содержащей настолько глубокий, разносторонний и аргументированный анализ пьесы, что он и сегодня лежит в основе ее понимания.
Одним из вопросов, интересовавших Л. Лившица – исследователя «Теней» и получивших в его работе убедительное решение, был вопрос о времени написания и времени действия пьесы. Он же интересовал Л. Лившица и тогда, когда он обратился к творчеству Бабеля. Он, в частности, задался целью выяснить, когда была написана «Конармия», и уверенно опроверг необоснованные представления по этому поводу, бытовавшие в литературе. Вспомним, что произведения Бабеля, ставшего жертвой сталинских репрессий, были переизданы и стали доступными для изучения лишь в конце 50-х годов. Одним из первых, кто обратился к их изучению, был Л. Лившиц.
В рецензируемый сборник вошли две статьи: «К творческой биографии И. Бабеля» и «От «Одесских рассказов» – к «Закату». В них использовались дневник и письма писателя, подготовительные материалы к «Конармии», находившиеся тогда в личных архивах его близких и друзей. Многое в этих статьях проанализировано глубоко и основательно, установлено в истории литературы навсегда, но есть и утверждения, не выдержавшие, на мои взгляд проверки времени. То, что казалось Л. Лившицу «мелкобуржуазными иллюзиями» Бабеля (см. с. 262), сегодня видится гуманизмом высокой пробы. Этим статьям предстояло стать частями монографии о Бабеле. И хотя в ее строительство Л. Лившиц успел заложить лишь первые блоки, они дают представление о направлении и размахе замысла. В центре этой ненаписанной книги – эволюция Бабеля, его мировоззрения, эстетики, творчества.
Составители сборника работ Л. Лившица – Б. Милявскии, Т. Лившиц-Азаз – назвали его «Вопреки времени». Справедливое, глубокое название. Время, на которое пришлась его деятельность, было для успешного ее течения плохо оборудовано. Война, сделавшая его инвалидом, травля, обрушившаяся на него в конце 40-х, годы в челябинском лагере, препоны, с которыми он сталкивался после реабилитации, ранняя кончина – все это явилось причиной того, что его незаурядный творческий потенциал реализовался лишь в относительно малой степени. Вопреки времени, требованиям, которые оно предъявляло, он не клонил голову перед авторитетами, не вуалировал своего мнения, искал в науке непроторенные пути, не одобряемые верхами темы, делал выводы, продиктованные единственно стремлением к истине.
Но вот прошли десятилетия. Нет уже тех, кто на него клеветал, кто его сажал, кто мешал его публикациям. А он есть. И по закону, согласно которому «большое видится на расстояньи», нам дано оценить сделанное Л. Лившицем полнее и объективнее, чем это было возможно при его жизни. Виднее стали масштаб его таланта, своеобразие и убедительность его творческого почерка, значимость и долговечность его мыслей, наблюдений, выводов. Благодаря времени.
г. Харьков
