СТИВ ЛЕВИН
БАБЕЛЬ В «ЗНАМЕНИ»: ПУБЛИКАЦИЯ Л.Я. ЛИВШИЦА*
Публикация в журнале «Знамя» (1964, №8) «И. Бабель. Забытые рассказы. Из писем к друзьям» была осуществлена Л.Я. Лившицем в последний год его жизни. В том же году в №4 «Вопросов литературы» напечатана его главная исследовательская работа по Бабелю «К творческой биографии Исаака Бабеля». Оба эти материала создают достаточно ясное представление о том, на каком материале и как должна была строиться создававшаяся им в последние годы, по-видимому, научная биография Бабеля, всеохватное исследование его творческого пути. Стержнем будущей книги, по мысли Л. Я. Лившица, должен был стать «процесс формирования и развития Бабеля» под влиянием и в противодействии «веку-волкодаву». К этому процессу Л.Я., учитывая обстоятельства его биографии, проявлял особый интерес…
Попытаемся представить себе некоторые обстоятельства и значение этой «знаменской» публикации Л.Я. Лившицем драгоценных для понимания творчества Бабеля фактов.
Появление сразу восьми «забытых» (синоним – запрещенных) рассказов Бабеля и сорока его писем к друзьям в «Знамени» в конце «оттепельных» 60–х был неожиданным. Бабель никогда не печатался в этом журнале, основанном в 1931 г. для воплощения военной тематики и стоявшем на строго ортодоксальных большевистских позициях (в 1934 – 1948 гг. его главным редактором был Вс. Вишневский, известный своими нападками на Бабеля и Булгакова). Правда, в прилагаемых к бабелевской публикации, о которой идет речь, воспоминаниях Г. Мунблита рассказывается о том, как в 1930-е гг. «Знамя» , прибегая к нечестным приемам, пыталось заполучить у Бабеля киносценарий, над которым он тогда работал (попытка не удалась благодаря молодому Г. Мунблиту, работавшему в журнале).
В течение многих десятилетий (с 1949 по 1986) журнал возглавлял, вплоть до своей смерти, «литературный генерал», секретарь и член правления СП СССР и РСФСР, В.М. Кожевников, который не только решительно выступал против любых либеральных веяний, но и, как известно, передал в КГБ представленный ему Вас. Гроссманом роман «Жизнь и судьба»…
Позволю себе поделиться одним воспоминанием, характеризующим обстановку в «Знамени» уже в более поздние «застойные» годы. В 1972 году, просматривая в Центральном архиве Советской армии (ЦГАСА) подшивку газеты Первой Конной армии «Красный кавалерист», в которой сотрудничал Бабель, я обнаружил неизвестный тогда очерк писателя «Недобитые убийцы» - о еврейском погроме, устроенном поляками в 1920 г. на Волыни. Я пред-ложил его «Знамени», памятуя о публикации 1964 года.
Из журнала мне прислали верстку готовящейся публикации – правда, мое имя как публикатора там не упоминалось. Шло время, но очерк в журнале так и не появился. Тогда я решил наведаться в журнал и узнать, в чем де-ло. Осенью 1973 г., приехав в Москву (жил я в Саратове), я зашел в редакцию «Знамени» (помещалась она тогда на Тверском бульваре, возле Литературного института). Отдел критики помещался на первом этаже в большой полутемной комнате, где стояло несколько столов. Завотделом Дм. Стариков жестом попросил меня подождать – он почтительно говорил по телефону с кем-то занимавшим, по-видимому, высокое положение в литературной иерархии (секретарша подсказала патрону его имя-отчество). Обратившись ко мне и узнав цель моего визита, Дм. Стариков объяснил, что, хотя в «Знамени» была бабелевская публикация и «хозяин» благоволит Бабелю, с которым был знаком в молодые годы, но теперь другие времена и Кожевников предпочитает «не поднимать волну» (по этому поводу был рассказан не очень приличный анекдот). Имелась в виду поднятая в очерке Бабеля тема еврейского погрома. Стариков сообщил, что именно из-за этой темы журнал отверг предложенный для публикации рассказ С.Н. Сергеева – Ценского из времен революции 1905 года.
На этом все и кончилось. В виде компенсации мне, молодому человеку, был предложен гонорар … в десять рублей, от которого я, конечно, отказался…
И все же именно в «Знамени», стараниями Л.Я. Лившица и Г.Н. Мунблита, появилась первая в СССР публикация «забытых рассказов» И. Бабеля и его писем. 1964 год был годом 70-летия Бабеля (1894 – 1940). 11 ноября этого года в Центральном доме литераторов состоялся вечер памяти писателя. Выступая на нем, И.Г. Эренбург, друг Бабеля, «открывший» его, как и К.Г. Паустовский, для советского читателя 60-х годов, с горечью говорил о том, что у нас в стране выросло поколение читателей, которое не знает имени Бабеля и путает с Бебелем. Эренбурга поражало, что «страна языка, на котором он писал, эта страна его издает в десять раз меньше, чем в социалистических странах и на Западе». Невозможно «пробить» новое переиздание произведений Бабеля. «Если бы он жил, если бы он был бездарен, - возмущался Эренбург, - то уж десять раз его собрание сочинений бы переиздали… Я согласен встать и служить, как пес, перед всеми организациями, сколько скажут, чтобы вы-молить наконец переиздание книг, которые стали редкостью теперь…» Но «организации» относились к Бабелю с подозрением. Эренбург рассказал, что устроители «просили устроить вечер в Политехническом [музее], а нам ответили: “нет, только в Доме литераторов”. И стояли люди на улице, не могли попасть сюда…»
Так трудно пробивался Бабель к своему новому читателю. И заслуга в том, что это все-таки произошло, принадлежит первооткрывателям наследия писателя – Льву Яковлевичу Лившицу (1920 – 1965) и Израилю Абрамовичу Смирину (1925 – 1993). С И.А. Смириным я был знаком лично и многие годы переписывался. Его диссертация «Творческий путь И.Э. Бабеля-прозаика (1964) была первой кандидатской диссертацией о Бабеле. Во время работы в Казахстанском университете (Алма-Ата) он опубликовал в издававшемся им «Филологическом сборнике» ряд ранее неизвестных или не публиковавшихся рассказов писателя, а в 74-ом томе «Литературного наследства» «Из твор-ческого наследия советских писателей» - планы и наброски Бабеля к «Конармии», обширные выдержки из его конармейского дневника и статью «На пути к «Конармии».
Я гостил у него в Перми, куда он перебрался из Казахстана, и И.А. , среди прочего, рассказал, что вошедший в «знаменскую» публикацию рас-сказ «Фроим Грач», когда-то переданный Бабелем Горькому для альманаха «Год шестнадцатый», но не увидевший свет в 30-е годы, отыскал именно он (машинопись рассказа хранилась в ЦГАЛИ) и передал Л.Я. Лившицу (впер-вые «Фроим Грач» появился в 3-м номере нью-йоркского альманаха «Воз-душные пути» в 1963 г.).
О том, как готовилась публикация в «Знамени», рассказывает дочь Л.Я. Лившица Татьяна Азаз-Лившиц. Активно помогал ее появлению Г.Н. Мунблит. «С Мунблитом папу познакомила А.Н. Пирожкова [вдова Бабеля]. Весной 1964 г. отец, опять-таки в Харьковском центральном лектории, организовал вечер Мунблита, где тот читал свои воспоминания о Бабеле. После этого по традиции приходили к нам домой на ужин. За столом Мунблит много говорил о своей жене, редакторе Нине Николаевне Юргеневой (Н.Н. Юргенева - старейший литературный редактор, на протяжении многих лет ведет в «Вопросах Литературы» отдел русской классической литературы. В 1989 г. совместно с А.Н. Пирожковой составила сборник "Воспоминаний о И.Э. Бабеле"). В витиеватой завуалированной форме Г.Н. Мунблит намекал на то, что профессиональные связи жены и отсутствие у нее "пятого пункта" могут сильно способствовать продвижению папиной публикации бабелевских материалов, что и произошло впоследствии. Вообще в доме у нас с 1963 г. постоянно велись разговоры о том, что 70-летие Бабеля – прекрасный повод для "проталкивания" публикаций, и папа работал очень много, чтобы успеть».
«Знаменская» публикация была частью задуманной Л.Я. Лившицем «бабелевской» программы, в которую входили готовившаяся им книга воспоминаний о Бабеле его современников ( она вышла уже после его смерти, в 1972 г., но без упоминания его имени) и материалы и исследования, относящиеся к творческой биографии писателя (уже упоминавшаяся большая статья «К творческой биографии И. Бабеля» в №4 «Вопросов литературы» за 1964 г.). Все это должно было завершиться монографией, прослеживавшей весь творческий путь писателя. По мнению Т. Азаз-Лившиц, «по сути дела, свои находки из бабелевского литературного наследия и свои основные, концептуальные идеи его творчества папа успел опубликовать при жизни. То, что осталось [в его архиве], было … рабочими материалами для того, чтобы написать книгу-монографию». К большому сожалению, это «самое большое упорядоченное и систематизированное собрание материалов к биографии Бабеля» после смерти исследователя, в силу определенных жизненных обстоятельств, было утрачено.
И все же «знаменская» публикация в определенной мере позволяет представить, в каком направлении могла создаваться Л.Я. Лившицем научная биография Бабеля. В публикацию вошли рассказы, относящиеся к разным периодам творчества писателя. Они обозначили циклы рассказов Бабеля (ему свойственно «циклическое» художественное мышление), связанные с определенным временем и характеризующие творческие поиски писателя. Рассказ «Вдохновение» входил в цикл «Мои листки» (1916 – 1917); напечатанный в горьковской «Летописи» (1916, №11) «Элья Исаакович и Маргари-та Прокофьевна» и «Мама, Римма и Алла» родственны по стилю, настрое-нию и гуманистической направленности; «Шабос-Нахму» входил в цикл «Гершеле» - о проделках Гершеле из Острополя; «Вечер у императрицы» - вариант будущего рассказа «Дорога»; «Гапа Гужва» и «Сулак» - по-видимому, части писавшегося Бабелем в 30-е годы романа о коллективизации (скорее всего, все-таки не романа, а опять цикла рассказов); «Фроим Грач» - завершение «Одесских рассказов».
Ценно, что Л.Я. Лившиц упомянул в комментариях и те рассказы Бабеля, которые ему не удалось опубликовать, - видимо, по цензурным соображениям – и которые появились в советской печати позже, а вошли в состав книг писателя в «перестроечное» время. Это – «Колывушка» и «Мой первый го-норар».
При публикации писем Бабеля к друзьям Л.Я. использовал в комментариях письма писателя к матери, сестре и первой жене, Евгении Борисовне Гронфайн, жившим с 20-х годов за границей, в Бельгии и Франции. Эти письма цитировались по изданию: Isaak Babel. Racconti proibiti e lettere intime, ed. G. Feltrinelli. Milano, 1961 (в публикации имя издателя воспроизведено неточно – FeltriMelli). Джанджакомо Фельтринелли был, как известно, первым издателем «Доктора Живаго» Бориса Пастернака. Он сумел заполучить письма Бабеля к матери, сестре, жене и дочери Наталье и издал их на итальянском языке. А затем продал право на их издание в Америку, где они вышли на английском языке в 3-ем выпуске альманаха «Воздушные пути». Оригиналы этих писем вернулись в СССР, как рассказала мне А.Н. Пирожкова, в виде фотокопий, но до сих пор полностью не изданы на русском языке.Ссылка на зарубежное издание, осуществленное к тому же «ренегатом» (Дж. Фельтринелли вышел из компартии Италии) была в советское время со-вершенно недопустимой. Надо оценить смелость Л.Я. Лившица, сумевшего это сделать.
Т. А.-Л.: "Сохранился автограф - переписанное рукой Л.Я. Лившица стихотворение Б.Л. Пастренака "Нобелевская премия" ("Я пропал, как зверь в загоне..."). Он его послал незалодго до смерти Б.Л. Милявскому в Душанбе, нередко цитировал его к слову в разговорах. Строки Пастернака совпадали с его внутренним мироощущением."
По воспоминаниям его дочери, в переводах этих писем с итальянского ее отцу «помогал тогда еще мало кому известный рыжеволосый, веснушчатый, всегда уравновешенный и немногословный Леонид Михайлович Баткин. Днем, когда отец уходил читать лекции в университет, Баткин приходил к нам и начитывал их на громоздкий и неуклюжий магнитофон «Днепр»…»
Письма Бабеля к друзьям и родным были прокомментированы Л.Я. Лившицем с присущей ему научной дотошностью – названы их источники, даны необходимые сведения об адресатах, уточнены даты и содержание упоминаемых в письмах событий, время создания некоторых произведений Бабеля; в комментариях использованы и устные сообщения Л.Я. Лившицу вдовы писателя – например, о том, кто был П.И. Сторицын, давший писателю «зерно» для рассказа «Мой первый гонорар», или Л.О. Утесова, рассказавшего о том, что «Бабель мечтал создать труппу специально для постановки «Заката» с участием Б.С. Борисова, М.М. Блюменталь-Тамариной, Е.М. Грановского, Л.О. Утесова, Ст. Надеждина».
Но была у Л.Я., как мне представляется, некая сверхзадача, которую он осуществлял в этой публикации. В начале своей статьи о Бабеле в «Вопросах литературы» он привел остроту писателя об обезличке писательской биографии. Это было принято в советском литературоведении, где писателей загоняли, условно говоря, в обойму. В дальнейшем (это происходит и сейчас) биография писателя подменялась легендами, чаще всего недостоверными.
Л.Я. Лившиц – и это видно из его статей и публикаций – строил биографию Бабеля на основании подлинных фактов и документов, выделяя в то же время, по выражению Белинского, пафос, главное устремление художника. Этим пафосом Бабеля было стремление правдиво и художественно убедительно познать и отразить в своих произведениях «курьерскую страну» - Россию во всем напряжении свойственных ей противоречий.
Своеобразным стержнем «знаменской» публикации стали письма Бабеля к редактору «Нового мира» Вячеславу Павловичу Полонскому (настоящая его фамилия Гусин, а не Гусев, как написано в примечании) по поводу новых рассказов Бабеля и его пьесы «Закат», готовившихся в конце 20-х годов к публикации в этом журнале. Опутанный долгами (на его иждивении были мать, жена и близкие родственники), отдалившийся от литературного бомонда (в Москву наведывался урывками по конкретным делам), живший в российской глубинке (работал секретарем сельсовета в Молоденове под Москвой), Бабель упорно работал над своими произведениями, стремясь довести их до той степени совершенства, без которой он не мыслил себе истинной литературы.
Т.А.-Л.:"есть и еще один стержень, на который "нанизываются" письма, весьма важный для некоего спора Л. Лившица с самим собой: это - сознательный выбор Бабелем России как места реализации своей творческой судьбы, писательского таланта. Ведь у него существовала реальная возможность остаться во Франции..."
«…несмотря на запутанные мои личные дела, - пишет он Вяч Полонскому 31.VI. 1928 г., - я ни на йоту не изменю принятую мною систему работы, ни на один час искусственно и насильно не ускорю ее. Не для того стараюсь я переиначить душу мою и мысли, не для того сижу я на отшибе, молчу, тружусь, пытаюсь очиститься духовно и литературно – не для того затеял я все это, чтобы предать себя во имя временных и не бог весть каких важных интересов». В этом месте Л.Я. приводит для сравнения отрывок из письма Бабеля А.Г. Слоним 6.08.28: «Я вернусь assag (остепенившимся), присми-ревшим, свернувшимся, но упрямым в тысячу раз больше, чем раньше. Я думаю, что если нет мудрости – то ее можно заменить упрямством. И не есть ли это настоящая мудрость – быть упрямым?» (с. 156).
И еще об этих писательских принципах Бабеля в письме В.П. Полонскому 8.X.29:
«Я хочу стать профессиональным литератором, каковым я до сих пор не был. Для этого мне нужно взять разгон. Тема этого разгона определяется мучительным (для меня более, чем для Издательства) моими особенностями, побороть которые я не могу. Вы можете посадить меня в узилище, как злостного должника (взять, как известно, нечего – нету ни квартиры, ни угла, ни движимого имущества, ни недвижимого – чем я, впрочем, горд и чему рад). Вы можете сечь меня розгами в 4 ч. дня на Мясницкой улице – я не сдам рукописи ранее того дня, когда сочту, что она готова. При таких барских замашках, скажете вы, не бери, сукин сын, авансов, не мучай, подлец, бедных сирот юрисконсультов… Верно. Но, право, я сам не знал размеров постигшего меня бедствия Теперь, как только вылезу из этих договоров, заведу себе побочный заработок, чтобы не зависеть от дьявола, жаждущего моей души. Я бы и сейчас это сделал – завел бы побочный заработок, - да нету времени, надо писать» (с. 160).
Так раскрывается драма писателя, вынужденного выбирать между материальным и общественным благополучием – себя и своих близких (а для этого надо уступать требованиям редакторов и цензоров и скатываться в халтуру) – и верностью своему призванию и таланту.
Эта тема найдет продолжение в воспоминаниях Г. Мунблита о Бабеле – о недоработанном сценарии, под который он предполагал получить в «Знамени» аванс, чтобы иметь возможность довести до нужной кондиции свой замечательный рассказ об итальянском трагике ди Грассо.
Надо иметь в виду еще одно важное обстоятельство, отразившееся в письмах Бабеля и ставшее поводом для своеобразного спора Л.Я. Лившица с самим собой: несмотря на то, что у Бабеля была реальная возможность остаться во Франции, он вернулся в советскую Россию, сознательно выбрав ее как место реализации своей творческой судьбы, хотя не питал никаких иллюзий относительно своего будущего.
Для самого же Л.Я. Лившица, как и для многих других, Бабель был нравственным примером – примером писательской и человеческой честности и самоотверженности, верности поставленной цели. Бабель стал одной из жертв бесчеловечного сталинского режима. Он числился под номером 12 в списке 346 человек, санкцию на расстрел которых по представлении Берия дал Сталин. Внезапная смерть 44-летнего Льва Яковлевича Лившица, бывшего узника сталинских лагерей, могла быть и «отложенной» казнью…
Печальное недоразумение: под комментарием к публикации восьми рассказов Бабеля, о которых идет речь, нет подписи Л.Я. Лившица (под письмами она есть). Т. Азаз-Лившиц объясняет: «Подпись его под этим комментарием выпала по недосмотру Г.Н. Мунблита, помогавшего публикации. Мне же припомнилось, что Мунблит звонил и извинялся, а папа отвечал, что главное – есть имя Бабеля, а он сам еще успеет прославиться как бабелевед… Папа умер меньше чем через полгода после этого».
* Первая публикация этой статьи С. Левина