И.В. Алёхина

Сатирическая публицистика Владимира Максимова

Наиболее яркие сатиры Владимира Максимова – «Сага о носорогах» (1979) и «Сага о Саге» (1980). Вынесенное в заглавие авторское жанровое определение – «сага» несет иронический подтекст. Библейская цитата – эпиграф напоминает о возможной гибели человечества от разгула бесовских сил.

Максимов перечисляет состав «современного» стада: «Неудовлетворенные в славе и похоти окололитературные истерички; озлобленные графоманы из числа кандидатов в общемировые гении; ничего не забывшие и ничему не научившиеся «совпатриоты» послевоенных лет; администрированные советские шпионы, мародерствующие на переводческой ниве; бывшие «члены родной коммунистической партии», с помощью которых уже потоплено в крови более полумира; и так далее». Всеобщая духовная деградация, аморальность современного человека, вызывающая апокалиптические мысли, разоблачается автором «Саги о носорогах» с беспощадной суровостью.

Резкая критика создается в «Саге о носорогах» посредством применения яркого поэтического приема – аллегоризации повествования. Через памфлет проходит постоянный рефрен: «Гулкий топот множества копыт». Зооморфизм помогает резко обнажить нечеловеческое, биологическое, эгоистическое начало в человеке. Писатель обвиняет «носорогов XX века» в использовании трагических противоречий современного мира: национализма, антисемитизма, религии в корыстных, меркантильных целях. Максимов с гордостью называет имена своих соратников, противостоящих «беспощадному носорожьему натиску (Бродский, Буковский, Коржавин). Резкость нелицеприятных оценок в памфлете Максимова вызвала письменные протесты, на которые публицист ответил своей политической статьей «Сага о саге», в жанровом отношении представляющей послесловие, написанное после неожиданного для автора «продолжения темы», возникшей «из кружения читательских откликов».

Таким образом в двух «Сагах» В. Е. Максимова художественно воссозданы те борения с «моральными мутациями» эпохи, которые потрясали своей материалистической низменностью русского писателя.

Э.К. Аметова

Проза Б. Зайцева в оценке критики

Начало литературного пути Зайцева было вполне благополучным. Первые статьи и рецензии о его творчестве появились в начале ХХ в. Литературная общественность сразу признала писателя, среди его критиков были В. Короленко, В. Брюсов, А. Блок, З. Гиппиус. В. Брюсов откликнулся на первый сборник его рассказов «Тихие зори» (1906 г.). Сборник являлся важным этапом художественных поисков писателя и был опубликован в литературно-художественном альманахе «Шиповник», редактором которого с 1907 г. был писатель. Брюсов отмечал, что «рассказы Б. Зайцева, связанные исключительно общностью настроения, – это лирика в прозе, и, как всегда в лирике, вся их жизненная сила – в верности выражений, в ясности образов». Рецензия В. Брюсова, содержавшая критику отдельных недостатков стиля, предсказывала большую будущность мастеру прозы: «…вправе мы будем ждать от него прекрасных образцов лирической прозы, которой еще так мало в русской литературе».

Г. Адамович отмечал в первых его рассказах «поэтический колорит», а Ю. Айхенвальд – «прекрасные в своей тихости печальные, хрустальные, лирические слова Б.Зайцева». К оценке рассказов Б. Зайцева возвращался А. Блок в статьях «О реалистах» и «Литературные итоги 1907 года», опубликованных в «Золотом руне», где обращается внимание на особенности мышления писателя: Борис Зайцев открывает «…пленительные стороны… лирического сознания: тихие и прозрачные». Суть и своеобразие сознания писателя – в сопряжении мига и вечности. Художника интересует космос «живой жизни», бессильный перед вечностью. Именно здесь, отмечал А. Горнфельд, «пропасть между звериной бессознательностью и осмысленностью человека сглаживается». Перед нами – единый, взаимосвязанный мир. А. Горнфельд называл Зайцева «поэтом космической жизни», поясняя, что «вся ее масса для него однородна», в ней нет «сверхорганического» развития. Он сливает людей с природой, в человеке оттесняет его подсознательную стихийность, в стихийной природе чувствует сознание». Оценивая особенности жанра сюжета в прозе Б. Зайцева, З. Гиппиус о первых произведениях писала как о «бессюжетных», «безгеройных», упрекая молодого автора в отсутствии «ощущения личности»: «А лика нет – и лица нет». Хотя некоторые рецензенты (З. Гиппиус, М. Морозов) были жестки в своих оценках произведений молодого автора, тем не менее, они сходились в одном – в признании самобытности его стиля.

О произведениях Б.Зайцева в начале ХХ в. писали Ю. Соболев, Н. Коробка, М. Морозов, А. Горнфельд, П. Коган, Ю. Айхенвальд, К. Чуковский, Е. Колтоновская, А. Лаврецкий и др. Анализу их оценок творчества Б. Зайцева и посвящен данный доклад.

О.А. Бабенко

Основные принципы и приемы организации
драматургического текста В.В. Набокова

После наплыва в 90-е гг. ХХ века исследовательских работ общего характера о творчестве В.В. Набокова (чаще всего прозаическом) современное набоковедение, наконец, обратило более пристальное внимание на Набокова-драматурга. Наиболее полно и основательно (и по сей день!) драматургическое творчество Набокова  освещают отдельные главы из книги Б. Бойда «Владимир Набоков: Русские годы: Биография». Проблема принципов организации драматургического текста Набокова остается неразработанной. Драматургический текст Набокова строится по принципу игры с читателем. Игровой принцип реализуется с помощью приема вопросно-ответной соотнесенности. Вопросы действующих лиц драмы, адресованные  другим героям и  самим себе, параллельно адресуются и читателю, заставляя его задуматься над философскими проблемами. Игра с читателем строится по схеме: вопрос героя пьесы другому герою и читателю (в подтексте) – предположение читателя, попытка «разгадки» - ответ автора посредством героев – созидание читателем новой нравственно-философской и эстетической концепции мира.

А. В. Злочевская говорит об особом способе художественного освоения реальности - «реминисцентной организации текста». У Набокова нет собственно цитат классических произведений. Они заменены косвенными аллюзиями, перевираниями, приводящими к важным смыслам, скрытым за более явными реминисценциями. Этот прием открытия через сокрытие принято называть мимикрией. Особенно важную роль в формировании набоковского театра играли Гоголь и Чехов, а связи между драматическими произведениями Набокова и такими классическими образцами русской и мировой литературы, как «Евгений Онегин» Пушкина, «Балаганчик» Блока и другими, позволяют говорить об особом - реминисцентном - набоковском типе культуры. Ч. Пило Бойл в своей статье «Набоков и русский символизм» говорит о пристрастии Набокова к гоголевскому «превращению теней в субстанцию», подчеркивая, что тема теней занимала важное место и в творчестве русских символистов. По мнению некоторых исследователей, основой для сближения творчества Набокова с символизмом является «особенная атмосфера набоковских текстов, а также употребление писателем слов-символов». В драматургии Набокова прослеживаются следующие символы: мяч, зеркало, крылья, лилия и другие. Символические значения носят также имена действующих лиц в пьесах.

Отдельным вопросом нужно рассматривать набоковский принцип организации времени и пространства. К драматургии Набокова неприменим традиционный термин «хронотоп», время и пространство в пьесах автора не обладают свойством неотделимости. Время, в отличие от пространства, не несущего сюжетообразующих функций, играет существенную роль в произведениях. В своем понимании времени и пространства Набоков во многом опирается на теорию Бергсона. Обоим мыслителям присуще видение времени как удела сознания, а пространственности  как свойства вещей. Но Набоков радикальнее не соглашался с направлением времени, вообще игнорируя будущее как одну из составляющих традиционной временной триады и отдавая предпочтение прошлому, в которое обращено настоящее посредством памяти. В перспективе видится изучение выражения авторского присутствия, анализ приема «театр в театре» и элементов «театра абсурда» в драматургии Набокова.